Неопозитивизм, или логический позитивизм

С точки зрения Г. фон Вригта, Расцвет позитивизма в середине и конце XIX века на рубеже веков сменился антипозитивистской реакцией. Однако в период между двумя мировыми войнами позитивизм возродился, причем, в более энергичной форме, чем раньше. Новое движение было названо неопозитивизмом или логическим позитивизмом, позднее — логическим эмпиризмом. Характеристика «логический» была добавлена для того, чтобы указать на поддержку, которую возрожденный позитивизм надеялся найти в новых достижениях формальной логики.

Возрождение логики после пяти веков упадка и застоя (примерно с 1350 по 1850 г., не считая блестящего, но обособленного вклада Лейбница в XVII в.) само по себе имело огромное значение для методологии и философии науки. Однако вряд ли можно считать, что формальная логика внутренне связана с позитивизмом или позитивистской философией науки. Связь логики с позитивизмом в нашем веке явилась скорее исторической случайностью, чем философской необходимостью.

Логический позитивизм 1920 – 1930-х годов был главным, хотя далеко не единственным источником, из которого возникло широкое течение в философии, сейчас обычно называемое аналитической философией. Было бы неверно отождествлять его с позитивизмом. Однако вклад аналитической философии в методологию и философию науки до недавнего времени действительно осуществлялся преимущественно в духе позитивизма, если под «позитивизмом» понимать философию, защищающую методологический монизм, математический идеал научности и дедуктивно-номологическую концепцию научного объяснения Это произошло в силу нескольких причин, одна из которых связана с разделением аналитической философии на два главных направления.

Одно из этих направлений — лингвистическая философия, или философия обыденного языка. Главным ее источником явилась философия позднего Витгенштейна и его последователей в Оксфорде в 1950-х годах. По сути, это направление склоняется к оппозиции позитивизму, хотя до недавнего времени это открыто не обнаруживалось. По понятным причинам философия обыденного языка мало интересуется проблемами философии науки.

Совершенно отлично от лингвистического другое направление аналитической философии, которое восходит к логическому атомизму Рассела, раннего Витгенштейна и к неопозитивизму Венского кружка. Преимущественная сфера исследования этого направления — философия науки, а внутренняя ориентация, в силу его происхождения, является позитивистской. В значительной мере данное направление разделяет с позитивизмом XX века веру в прогресс благодаря успешному развитию науки и распространению рационалистического подхода —«социальной инженерии»— к анализу человеческой деятельности.

Долгое время аналитическая философия науки почти исключительно занималась проблемами оснований математики и методологией точного естествознания. Отчасти это было обусловлено той ролью, которую (математическая) логика играла для этого типа философии. Однако постепенно внимание аналитических философов стали привлекать проблемы методологии поведенческих, социальных и исторических наук, в какой-то степени в силу проникновения в эти науки точных методов. Обратившись к этим проблемам. аналитическая философия включилась в традиционный спор между позитивистской и антипозитивистской методологиями, и в середине столетия вновь разгорелись старые дискуссии. Непосредственным источником возрождения полемики послужила новая формулировка старой позитивистской теории научного объяснения.

На обсуждение проблем объяснения в русле традиции аналитической философии оказала решающее влияние классическая статья К. Г. Гемпеля «Роль общих законов в истории», опубликованная в 1942 году

Год спустя после публикации статьи Гемпеля, в 1943 г. появилась важная работа Розенблюта, Винера и Бигелоу под названием «Поведение, цель и телеология», которая оказалась новой вехой в разработке современной теории объяснения. Хотя работа была написана независимо от Гемпеля, ее, с точки зрения исторической перспективы, следует рассматривать как попытку распространить «каузалистскую» и, соответственно, подводящую концепцию объяснения на биологию и науки о поведении.

Центральным понятием «каузалистского» описания целесообразности, предложенного авторами этой работы, является понятие отрицательной обратной связи. Система, в которой каузальный фактор, например нагревательный прибор, производит некоторое следствие, скажем, повышение температуры в комнате, может быть связана с другой системой так, что отсутствие следствия, т.е. в нашем примере понижение температуры ниже определенного уровня, приводит к «корректировке» действия каузального фактора, например к увеличению силы нагревания. В этом случае фактор-следствие второй системы придает действию каузального фактора первой «видимость телеологии», хотя обе системы ведут себя в соответствии с каузальными законами. Следствия, появляющиеся в обеих системах, объясняются на основании «начальных условий»,

образованных каузальными факторами, при помощи охватывающих законов, которые связывают причины и следствия.

Авторы рассматриваемой статьи выдвинули тезис о том, что целесообразность вообще можно объяснять посредством подобной взаимной связи каузальных систем. Система с механизмом обратной связи называется гомеостатической, или саморегулируемой. Такие механизмы в высшей степени характерны для живых организмов, например регулирование температуры у позвоночных животных аналогично действию «нагревательного прибора» в примере с «термостатом».

Общее исследование систем контроля и механизмов управления, одним из примеров которых являются гомеостатические системы, известно под названием кибернетики. Кибернетика оказала огромное, если не революционное, влияние на современную науку, особенно биологию и инженерию. Полагают, что вклад кибернетики в науку середины столетия сравним по значению с революцией в физике, вызванной несколькими десятилетиями ранее появлением теории относительности и квантовой теории.

Но вернемся после предварительного обзора к сущности третьего позитивизма. Третий этап позитивизма известен как неопозитивизм, или логический позитивизм, он связан с именами Б.Рассела (1872 – 1970), М.Шлика (1882 – 1936), Л.Витгенштейна (1889 – 1951), Р.Карнапа, Ф.Франка и У. ван О.Куайна. Философия этого периода явно не успевала за бурным развитием наук, особенно математики и физики, а потребность в философском осмыслении их достижений была весьма насущной. Например, парадокс теории множеств без его философского понимания не мог быть решен. В этот период на первый план выходит проблема анализа языка науки, проблема выразимости в языке всякого осмысленного, и в первую очередь, научного знания. А в рамках неопозитивизма получил развитие логический позитивизм, отсюда их единство.

Если суть позитивистской установки состояла в том, что только проговариваемое обладает ценностью, то Витгенштейн полагал, что все ценное в человеческой жизни таково, что о нем не следует говорить, а когда он замерил размеры этого непроговариваемого, обнаружилось, что они безбрежны. В частности, понимание этого он извлек из анализа детского языка, работая в школе.

Во второй половине 19 века немецкий математик Георг Кантор обнаружил, что математика, всегда считавшаяся образцом строгости, на самом деле не имеет на это причин. Например, неясным оставалось определение понятия «число». С целью обоснования математики Г.Кантор создал теорию множеств, которая, как позже выяснилось, так же не имеет окончательного характера, она допускает парадоксы. Под влиянием логических исследований Джузеппе Пеано, в начале 1910-х годов английский логик и математик Бертран Рассел показал, что вся математика родилась из символической логики. Бертран Рассел (1872 – 1970) – британский философ, логик математик, лауреат Нобелевской премии по литературе (1950), разделял позиции реализма, согласно которым субъект и объект познания существуют независимо друг от друга, различие между ними имеет относительный характер, ибо возникает лишь в процессе познания. Главным направлением в изучении философии является логика, именно она дает метод исследования философии и других наук. Он предложил программу построения логики совершенного языка, который был бы способен обеспечить точную и строгую формулировку научных проблем и выразить логический строй мыслей. Таким идеальным языком должен стать язык «Принципов математики», в основе которого теория типов, теория дескрипций и теория логического атомизма.

Согласно этой теории, все предложения могут быть сведены либо к элементарным, или атомарным, либо к сложным, молекулярным, предложениям.

Итак, результат аналитического исследования – логический атом: вы можете анализировать до тех пор, пока не дойдете до вещей, которые дольше уже не могут быть проанализированы и они будут логическими атомами (не потому что они не являются мельчайшими частицами материи, а потому, что они идеи, из которых создается предмет). Если бы нам были известны все атомарные факты, а также то, что это все факты, то мы были бы в состоянии вывести все прочие истинные предложения только с помощью логики.

Предметом философии должен стать логический анализ наук, задача которого заключается в обнаружении конечной структуры материала науки в виде простых – атомарных фактов, зафиксированных в элементарных – атомарных предложениях, то есть средствами логики. А логика – это прямой путь к непротиворечивой философии.

Чистая математика на самом деле - это класс пропозиций типа А подразумевает В («железо – металл»), нет понятий, типичных для математики, которые бы нельзя было свести к логическим, нет математических расчетов, которые нельзя было бы перевести в чисто формальные. Рассел поставил целую серию сложных философских вопросов под микроскоп логики.

В чем здесь проблема? На утверждение идеалистов, что материальные вещи не существуют, логические позитивисты протягивали вперед руки и говорили: вот одна рука вот вторая, и обе существуют. Следовательно, все сложные предложения могут быть сведены к простым, содержание которых очевидно. Анализируя произведения идеалистов (Лейбница, Гегеля) Рассел обнаружил, что их философия органично связана с учением, согласно которому всякое высказывание атрибутирует (приписывает) предикат субъекту. В предложении «железо – металл» предикат – это то, что высказывается о субъекте, о железе. Субъект и его предикаты образуют тождество, единство. Но это единство становится довольно узким для всего многообразия связей и отношений, которые открывают науки. В логике «истинно – ложно» вряд можно осмыслить мир.

Стремление придать философии логицистский характер, потребовало поставить во главу угла строгость, ясность и основательность суждений, которые может обеспечить только математическая логика. А во избежание парадоксов необходимо последовательно строить семантически открытие языки.

Решающая идея формулировалась так: язык состоит из слов и синтаксиса, т.е. из наличных слов, которые имеют значение, и из правил образования предложений. Эти правила указывают, каким путем из слов можно получить предложения различного типа. Псевдопредложения возникают в двух случаях: либо слова не обладают значением, т.е. не обозначают факты, либо предложение образовано не по правилам синтаксиса и в этом случае оно противоречиво.

Успешно проходит тест на научность логика, однако в том случае, если ее предложения непротиворечивы, согласованы друг с другом. Содержание логических предложений формально, оно не требует обращения к фактам. Для зачисления логики в разряд научных дисциплин достаточно того, что она нужна всем наукам. Логика состоит из аналитических предложений, истинность которых определяется их собственным содержанием. Математика во всех отношениях подобна логике, поэтому она также научна.

Физика успешно проходит тест на научность в том случае, если предложения, из которых она состоит, имеют экспериментальное значение, т.е. обозначают конкретные факты, проходят проверку (верификацию) данными экспериментов. Предложения физики относятся к классу семантических предложений, истинность которых определяется верификацией. Среди предложений физики есть сложные и элементарные, или протокольные. Протокольные предложения содержат наиболее элементарные, атомарные факты. В каждом конкретном случае проверки констатации являются окончательными, неоспоримыми. Поскольку все естествознание сводится к физике (тезис физикализма), оно также научно.

Не удовлетворяет тесту на научность метафизика, поскольку она состоит из семантических предложений и толкует о различного рода сущностях (идеях, формах, принципах, о бытии), которые не получают экспериментального подтверждения. Это все – псевдо предложения.

С философией обстоит иначе, чем с метафизикой, но не настолько, чтобы признать ее научной дисциплиной. Это всего лишь метод логического анализа, который необходим для исключения псевдо предложений. Философию нельзя изложить в форме системы предложений.

Все гуманитарные науки также не выдерживают тест на научную достоверность. Они оперируют ценностями, которые экспериментально не верифицируются.

Английский логик и философ немецкого происхождения Л.Витгенштейн нуждается с нашей стороны в особом внимании в силу того влияния, которое он оказал на всю философию 20 века. Требуя ясности при формулировке философских проблем, он исходил из убеждения, что эти проблемы связаны с нарушениями языковых выражений. Между тем, мир точно так же, как и язык, на котором мы говорим, имеет логическую форму. Существуют некие атомы языка (имена и понятия) им соответствуют атомы мира (предметы, явления, связи между ними). Имя однозначно соотносится с именуемым им предметом, как номера домов самим домам. Логическая форма такого предмета, как «синий», предопределяет, что он может сочетаться с предметом «небо», создавая ситуацию «синее небо», но не может сочетаться с предметами типа «бег» или «шум».

Из сочетаний предметов образуются ситуации и факты, а из сочетаний имен – элементарные и сложные предложения. Элементарное предложение является образом факта. Изображаемый предложением факт является его смыслом. Осмысленное предложение изображает возможный факт. Этот факт и предложение должны иметь одну и ту же логическую форму. Если данный факт имеет место в действительности, то предложение истинно, а если нет – то ложно. Контуры машины имитируют женскую фигуру, и металл излучал радость.

Вот предложения математики достоверны и необходимо истины. Дело в том, что математика – это логический метод. Предложения математики суть уравнения и, следовательно, псевдопредложения. Почему? Потому что они лишены смысла, они не являются образами фактов, а показывают равенство выражений. Они вовсе не являются предложениями. А как быть с естественными науками и с научными законами? Научные законы не являются совокупностью предложений, они суть способы унифицированных описаний большого количества фактов. Индукция есть процесс принятия наипростейшего закона, согласующегося с явлениями. Этот процесс не имеет никакого логического обоснования, только психологическое.

Но как научные теории и принципы соотносятся с реальностью? Витгенштейн приводит пример с белой поверхности с хаотически расположенными на ней черными точками. Можно дать описание этой поверхности, накладывая на нее сеть с квадратными ячейками и отмечая для каждого квадрата, является ли он белым или черным. Но это мало нам что даст. Тогда можно применить сеть с треугольными ячейками, круглыми, шестигранными. Многократное описание в различных конфигурациях нашей поверхности может дать нам некое адекватное ее описание. Но точно также, когда мы описываем реальность, опираясь на Ньютона, мы еще не получаем ее характеристики. Это только один из срезов, важный, фундаментальный, но один. Ведь и теорию относительности может постичь та же участь, что и механику Ньютона.

Таким образом, законы науки и научные теории – это не описания реальности, но сети, с помощью которых мы осуществляем такие описания, это правила построения описаний. Витгенштейн убежден в том, что закон причинности характеризует устройство этих сетей, или правомерность формулирования неких законов, а вовсе не устройство самой реальности.

Следует лишь иметь в виду, считал Витгенштейн, что у этих сетей, законов есть определенный предел, переступая который они рискуют гипертрофировать реальность в терминах естественных наук.

Характеризуя ситуацию на рубеже 19 – 20 веков, обычно приводят в пример физику. Однако на протяжении всего 19 века шла интенсивная работа по введению все большей строгости в математике. Важная веха на этом пути – перевод фундаментальных понятий математического анализа, например, такого понятия, как «числовая прямая», на теоретико-множественный язык. По мере возникновения ряда парадоксов (парадоксы в теории множества Г.Кантора) возникли сомнения и опасения относительно того, не лежат ли в основаниях математики иные скрытые противоречия. Но почему мы так решили? Ведь, несмотря на эти парадоксы, математика продолжала развиваться, в чем же тут дело? Объяснение, скорее всего, состоит в том, что парадоксы поставили под удар не саму математику, а определенные представления о ней. Реакцией на кризис стало формирование новых направления в основаниях математики:

-логицизм стремился свести всю математику к логике и тем самым поставить ее на твердое основание логических истин;

-формализм как программа формализации всей математики с целью рассмотрения математических теорий как обозримых систем символов, в которых по строго определенным правилам из одних цепочек символов выводятся другие, доказать, что не может быть выведена такая цепочка символов, которая при содержательной интерпретации означала бы противоречие. Подобное доказательство обеспечило бы доказательство непротиворечивости формализованных математических теорий и дало бы гарантию, что в них не может появиться парадоксов. Одну из самых отчетливых характеристик мы находим у Р.Карнапа, который требует, чтобы 1) философия была заменена логикой науки, но 2) логика науки представляет не что иное, как логический синтаксис языка науки и 3) метаматематика является синтаксисом математического языка. Итак, философию математики следует заменить метаматематикой. Формализм отделяет историю математики от философии математики, так как согласно формалистскому пониманию математики истории математики не существует. Формализм является крепостью логической позитивистской философии. Если следовать логическому позитивизму, то утверждение имеет смысл только, если оно является тавтологическим или эмпирическим. Так как содержательная математика не является ни той, ни другой она должна быть бессмысленной – но это же чистейший вздор, замечает И.Лакатос (Лакатос И. Доказательство и опровержение, с. 29);

-интуиционизм (в философии та теория, которая начинается с неопределяемых понятий, квалифицируется в качестве интуиционизма который в отличие от интуитивизма стремится к союзу с наукой) и позднее конструктивизм выступали с программой реформирования существующей математики путем изгнания из нее неконструктивистских элементов, и в первую очередь актуальной бесконечности.

Философия математики до сих пор занята обсуждением этих проблем, что указывает на то, что подлинные проблемы математики – это проблемы ее оснований. Витгенштейн настаивал на том, что, если в математике что-то ненадежно, то и любое основание будет столь же ненадежным. Однако скептицизм относительно оснований математики вытекает из предположений об аналогии между математикой и эмпирической наукой, между доказательством и экспериментом, между конечными и бесконечными совокупностями.

Геометрия не описывает кубы, существующие в реальности, и не является наукой, изучающей и описывающей кубы. Она определяет слово «куб» и дает правила использования этого слова. Например, если нам скажут, что у этого куба оказалось 13 ребер, то мы, не рассматривая указанный псевдокуб, можем заявить, что это невозможно: либо у него 12 ребер, либо это не куб.

Математическое предложение не имеет определенного смысла до того, как оно доказано. Пониманию данного обстоятельства мешает ложная аналогия: эксперимент верифицирует истинность физической гипотезы, а доказательство – теоремы. Когда мы узнаем, что с помощью циркуля и линейки угол нельзя разделить на три равные части, то фраза о том, что это возможно, будет не ложной, а бессмысленной. И естественно будет сказать: вы допустили ошибку или не понимаете смысла данной задачи. Витгенштейн постепенно убеждает нас в том, что математические предложения – это не идеализированные описания эмпирической реальности, а грамматические нормы, управляющие нашими описаниями реальности.

Математики прошлого, например, были убеждены, что результата вычисления 3 – 5 не может быть. Сейчас мы делаем это вычисление и пишем -2. Считалось также, что уравнение х в квадрате плюс 1 = 0 не имеет корней. Сегодня мы знаем, что у него есть два мнимых корня. Выводы изменились, но где здесь столкновение с реальностью? Его нет. Есть просто разные исчисления, имеющие разные применения. Поэтому переход от одного математического предложения к другому в ходе математического вывода опирается на принятые правила, которые в принципе могли бы быть другими.

Математика целиком состоит из вычислений, она – пестрая совокупность разнообразных техник, которая ничего не описывает. Достоверность математических знаний в том, что в них нельзя сомневаться. Не потому нельзя что они имеют абсолютно незыблемое основание, а потому, что правила – неподходящий объект для сомнения. Математика есть система правил и этим объясняется ее природа. Но ее достоверность имеет иную природу, чем достоверность эмпирических наук.

Витгенштейн распространял модель знания «Принципов математики» Рассела на всю совокупность знаний о мире. Эта модель основана на принципах логического атомизма: 1) экстенсиональности (логические связи между предложениями понимаются исключительно как связи по функциям истинности); и атомарности (в основе знания лежат взаимонезависимые атомарные предложения). Значение истинности элементарных высказываний может быть задано только каким-то внелогическим способом. Витгенштейн указывает на логический атом как на логический предел, о содержании которого ничего нельзя сказать. К этой модели логические эмпиристы добавили еще эмпиризм: все знание сводится к совокупности элементарных, чувственно проверяемых утверждений (эмпирический базис, предложения наблюдения). В результате все метафизические вопросы попадали в категорию бессмысленных и отбрасывались. Философия заменяется логикой и проблемами языка. Если нам удастся выразить факты в протокольных предложениях, то они станут несомненными отправными точками знания, образуют базис познания для всех наук. Р.Карнап усиливал эту позицию, характерную для М.Шлика, следующим образом. Языковой каркас – это логически более изощренная форма языка Витгенштейна, представляющая науку как язык. Понять мир вещей – значит принять определенную форму языка, принять правила образования предложений и верификации (проверки), принятия или отвержения их. В основе такой конструкции лежало предположение о том, что в структуре языка науки можно выделить язык, который состоит только из терминов и предложений наблюдения – так называемый язык наблюдений. Считается, что эти предложения обладают следующими особенностями: 1) они выражают чистый чувственный опыт субъекта; 2) они абсолютно достоверны, в их истинности нельзя сомневаться; 3) протокольные предложения нейтральны по отношению ко всему остальному знанию; 4) они гносеологически первичны – именно с установления протокольных предложений начинается процесс познания.

Витгенштейн мыслил еще более радикально: если последовательно интерпретировать основания аналитического стиля мышления, то придется признать невозможность философского языка как такового. Философия не может быть теорией.

В языке мы создаем картины фактов, эта картина – модель реальности. Языковая картина есть изображение, которое имеет нечто общее с тем, что изображает. Они имеют один и тот же логический строй.

Витгенштейн проводил различие между тем, что может быть: (про) именовано, (вы)сказано, показано и о чем следует (по)молчать. Именуются отдельные предметы, высказываются мысли, показываются логические структуры, а помолчать резонно о всех ценностях – этических, эстетических, религиозных.

С миром фактов имеет дело только естествознание (ценности не являются фактами). Философия не соприкасается с фактами и, следовательно, не может быть представлена в форме предложений, обладающих истинностным значением. Философия – не наука, не теория или учение, а деятельность, посвященная логическому прояснению языка. Она готовит материал для естествознания. Результат философии – достигнутая ясность предложений.

Правильным методом философии был бы следующий, считает Витгенштейн: не говорить ничего, кроме того, что может быть сказано, кроме предложений естествознания. С этой точки зрения язык символической логики состоит из простых, или атомарных, предложений, которые с помощью логических связок соединяются в сложные, молекулярные предложения. Подобно атомарным предложениям, атомарные факты независимы один от другого. Нечто может происходить, или же не происходить, а все остальное окажется тем же самым. Пасется на лугу корова, или ее там нет, это никак не затрагивает остальной мир, который есть калейдоскоп фактов.

А когда кто-то захочет сказать нечто метафизическое, ему надо указать на то, что он не придал никакого значения некоторым знакам в своих предложениях. Отсюда ясно, что Витгенштейн выступает не против философии, которая содействует науке, а против метафизики, придумывающей то, что отсутствует в фактуальном мире. Философия – это методология, которая формируется посредством предложений, не обладающих истинностным значением (истинно или ложно). Философия должна заняться логическим анализом языка науки, что поможет науке освободиться бессмысленных предложений.

Слова, которыми мы пользуемся, обладают не одним, а многими значениями и потому речевые высказывания выступают как игра, в которой возможны разные развороты. Любопытно следующее высказывание Витгенштейна: людей нельзя вести к добру, вести их можно лишь куда-то, поскольку добро лежит вне пространства фактов. И вообще с этикой, эстетикой, религией связаны особые языковые игры, но ни в одном из этих случаев речь не идет об объективной закономерности.

С точки зрения логического позитивизма, пишет А.Л.Никифоров, деятельность ученого сводится к двум процедурам: 1) установлению протокольных предложений; 2) изобретение способов объединения и обобщения этих предложений. Научная теория мыслилась в виде пирамиды, в вершине которой находятся основные понятия (величины), определения и постулаты. Ниже располагаются предложения, выводимые из постулатов. Вся пирамида опирается на совокупность протокольных предложений, обобщением которых она является.

Прогресс науки выражается в построении таких пирамид и в последующем слиянии теорий, построенных в некоторой конкретной области науки, в более общие теории, которые в свою очередь объединяются в еще более общие и так далее, до тех пор, пока все научные теории не сольются в одну громадную систему – единую унифицированную науку. В этой примитивно-кумулятивной модели развития не происходит никаких потерь или отступлений: каждое установленное протокольное предложение навечно ложится в фундамент науки. Если некоторое предложение обосновано с помощью протокольных предложений, то оно прочно занимает свое место в пирамиде научного знания.

Именно эта модель науки и определила тот круг проблем, с которыми столкнулись логические позитивисты в своей методологии, в частности, это проблема эмпирического базиса (возможен ли так называемый чистый опыт или нейтральный эмпирический язык, независимый от теорий) и проблема демаркации, или разграничительной линии между наукой и другими формами духовной деятельности.

Итак, основную задачу неопозитивисты видели во всестороннем обеспечении достоверности научного знания и вот к чему они пришли:

-наука начинается с логики. Утверждая это, неопозитивисты, или логические позитивисты, предпринимали попытку создать особую логику и на ней построить всю философию науки. Выяснилось, что всемерное развитие логики отвечает нуждам всех наук;

-наука начинается с непосредственных наблюдений отдельных фактов. Смысл утверждения ясен, однако здесь скрыта угроза соскальзывания в психологизм и связанный с ним релятивизм. Неопозитивисты увидели выход в том, что вместо наблюдений, да и фактов, стали говорить о предложениях, которые называли по-разному – элементарными, протокольными, базисными. Их смысл видели в том, что они не только стоят в начале процесса познания, но и позволяют проверить (верифицировать) предсказания теории. Однако, если познание начинается с базисных предложений, то каким образом, исходя из них, приходят к теоретическим фактам? Возник вопрос, действительно ли верификация переводит предложения-гипотезы в разряд истинных предложений?

-к установлению теоретических законов приближает логическая индукция. Р.Карнап предпринял попытку объяснения логики научного открытия. Он считал, что от свидетельства е к гипотезе к обеспечивает переход, так называемая, индуктивная, или вероятностная логика, впервые развитая экономистом Дж.М.Кейнсом. речь идет о том, что из одного высказывания с определенной вероятностью следует другое. Есть множество случаев, о которых умалчивает дедуктивная логика, когда логическая импликация, следуя следующему правилу «если е, то к», осуществляется с вероятностью большей 0 и меньшей 1. Чем качественнее свидетельства и чем их больше, тем ближе (р) к 1. Карнап пришел к выводу, что нет прямого, достоверного пути от наблюдений к теоретическим фактам, но есть путь, приближающий к ним. Он полагал, что вероятности логической импликации (р) можно придать численное значение, но каким образом можно это сделать, Карнап так и не объяснил. Но его предположение не лишено смысла. К открытию теоретического закона нас приближает не только умело поставленный эксперимент, но и тщательно продуманная логико-вероятностная импликация. В.А.Канке описывает четыре пути научного открытия следующим образом: 1) открытие как результат вероятностно-индуктивного рассуждения; 2) открытие как результат абдукции (Пирс); 3) открытие как догадка, которую невозможно обосновать в какой-нибудь логической форме (Поппер, Витгенштейн); 4) открытие как результат языковой игры (Витгенштейн, Ю.Хабермас, М.Фуко);

-истинность теоретических законов удостоверяется их подтверждением. Положение о том, что истинная теория должна подтверждаться фактами, кажется вполне очевидным, но оно содержит ряд тонкостей. Первоначально многие неопозитивисты, увлекаемые идеалом абсолютно истинной теории, придерживались концепции абсолютной верификации. В свете вероятностной логики от идеала достижимости абсолютной теории пришлось вскоре отойти. Подтверждения лишь вероятностным образом фиксируют истинность теоретического закона. Недоумение возникло после того, как стало ясно, что сам принцип верификации непроверяем. Отсюда следовало, что положения теории следует дополнять методологическими предпочтениями, каковым и является принцип верификации;

-с предложениями наблюдения теоретические законы связывают правила соответствия: теоретические законы содержат неинтерпретированные термины. Так вот, правила соответствия как раз и должны обеспечить интерпретацию этих терминов. Например, все средние и агрегированные величины не фиксируются экспериментально, но они подтверждаются – так принято в экономике;

-для логико-математических дисциплин характерны аналитические, а для физики – синтетические предложения. Истинность аналитического предложения определяется исключительно значением входящих в него терминов, она не нуждается в подтверждении. Истинность синтетических предложений подтверждается. Деление предложений науки по типам предложений актуально до сих пор. Однако, В.А.Канке предлагает более продуктивную классификацию предложений: синтаксические, семантические и прагматические предложения. Аналитические предложения – это синтаксические предложения. Синтетические предложения – это семантические предложения (семантика нуждается в феномене подтверждения). Неопозитивисты не учитывали специфику прагматических предложений, а именно к этому типу предложений относятся едва ли не все высказывания с экономической спецификой;

-в науке есть точки произвольности. В 1934 году Рудольф Карнап провозгласил принцип толерантности, который сводится к следующему положению. В логике неуместна мораль. Каждый может строить свою собственную логику, т.е. свою форму языка, так, как он пожелает. Но должны ли мы при выборе теорий, однозначно руководствоваться выбором в пользу наиболее простой теории. Например, общую теорию относительности (теорию тяготения) можно было строить, используя аппарат как евклидовой, так и неевклидовой геометрии. Так какую из них мы выберем? Ясность внес Г.Рейхенбах, который выяснил, что в случае использования евклидовой геометрии в составе общей теории относительности появляются универсальные силы, которые невозможно зафиксировать экспериментально, т.е. их наличие не подтверждается. Погоня за более простой и привычной евклидовой геометрией порождает негативные последствия, а именно, утрату теорией своей концептуальной зрелости. Освобождение от произвольности описания природы достигается не наивно – абсолютным ее отрицанием, но только признанием и определением точек произвольности, писал Г.Рейхенбах, имея в виду, что принцип простоты не может быть доминирующим для ученого.

-наукам нужна философия науки, а не метафизика. Неопозитивисты отрицали метафизику как учение о таких причинах, которые достижимы, но не научными методами. Научность философии сводится не к использованию синтетических или аналитических предложений. Философские предложения имеют проблемный и метанаучный характер. Если мы, к примеру, ставим вопрос о том, имеет ли место в экономической науке теоретические конвенции, то налицо философское, к тому же проблемное предложение.

Главное затруднение, с которым встретились неопозитивисты и которое так и не смогли разрешить, считает В.А.Канке, это группа вопросов о верификации.

Согласно принципу верификации, подлинно научными являются только те предложения, истинность которых проверяема на практике, а таковыми являются только протокольные предложения и те, которые редуцируются (сводятся) к протокольным. Редукция к протокольным предложениям является правильной, если она проводится по правилам логики (правилам ввода). Все остальные предложения признавались не просто ненаучными, а провозглашались неправильно построенными, а значит, к ним вообще не применимы характеристики «истинное» или «ложное». Отсюда следовал достаточно радикальный вывод о том, что прежняя философия (метафизика) является ненаучной, поскольку оперировала неправильно построенными предложениями.

Проблема с принципом верификации заключалась на деле в следующем. Если мы утверждаем, что «семантическое предложение истинно тогда и только тогда, когда оно соответствует фактам», то строгий анализ показывает, что оно не является ни аналитическим (ибо здесь присутствует ссылка на экспериментальные данные), ни семантическим (ибо оно не поддается проверке фактами). Выходит, что тезис верификации является псевдопредложением.

К тому же верификация не имеет столь завершенного характера, как это кажется, и у нас нет уверенности в ее полной научной достоверности. Более 200 лет считалось, что механика Ньютона состоит из истинных предложений. Но в начале 20 века от этого убеждения пришлось отказаться.

Не состоятельно так же стремление неопозитивистов создать теорию путем прямого непосредственного анализа экспериментальных данных, т.к. они полагаются на метод индукции, согласно которому знание, полученное при изучении одних предметов, вменяются другим. Ведь вполне возможно, что проведенное таким образом вменение известного знания не изученным еще предметам окажется несостоятельным. Не следует забывать, что индукция никогда не приводит к формулировке теоретических законов, справедливых для всего класса явлений, описываемых данным законом.