Еще раз о целях науки

Когда мы говорим о науке, мы интуитивно ощущаем, что в научной деятельности есть что-то свойственное только ей. А поскольку научная деятельность очень похожа на рациональную деятельность, а у нее, в свою очередь, есть какая-то цель, уместна попытка описать цель науки.

Цель науки, полагает Поппер, находить удовлетворительное объяснение для всего, что кажется нам нуждающимся в объяснении. Под объяснением (или причинным, или каузальным объяснением) понимается множество высказываний, из которых одни описывают подлежащее объяснению положение дел, а другие – объясняющие высказывания – все они образуют объяснение в узком смысле.

Уместно так же допустить, что объясняемое напрямую связано с тем, что принимается за истинное. Чтобы объясняющее было удовлетворительным, оно должно выполнять ряд условий. Во-первых, объясняемое должно логически следовать из него. Во-вторых, объясняющее должно быть истинным (по крайней мере, не должно быть заранее известно, что оно ложное). Кроме того, должны иметься независимые свидетельства в его пользу, то есть оно должно быть независимо проверяемо.

При этом мы должны исключить те случаи, когда мы предлагаем нечто в качестве единственного объяснения его самого: так называемое движение по кругу. Море бурное потому, что поднялся сильный ветер, а ветер потому такой силы, что море такое бурное. То, что мы избегаем в науке такого рода объяснений, указывает на наличие в ней движущих сил. Неудовлетворенность – один из первых плодов критического, или рационального подхода.

Чтобы объясняющее не было ad hoc, оно должно быть богато содержанием, оно должно иметь разнообразные поддающиеся проверке последствия, в число которых обязательно должны входить проверяемые последствия, отличные от объясняемого. Однако подлинное продвижение на пути к идее независимых, не эдхоковых объяснений, проявляется, когда мы используем в объяснении общие, универсальные высказывания, или законы природы. Если они используются для объяснения, они не могут быть объяснениями ad hoc, поскольку могут позволить нам интерпретировать объясняемое, как пример воспроизводимого эффекта. Если, конечно, мы ограничимся законами, которые допускают проверку, то есть фальсификацию.

Ответ на вопрос о том, какого рода объяснения мы должны использовать, приводит нас к предположению, что целью науки является поиск удовлетворительных объяснений через повышение степени их проверяемости, то есть через переход к теориям, лучше поддающимся проверке, более богатым содержанием, все более высокой степени общности и точности. А это критерии все точных наук. Если цель науки – объяснить, то ее целью будет также объяснить то, что до сих пор принималось как объясняющее, например, закон природы.

Существуют ли окончательные объяснения? Согласно эссенциализму, наука должна искать окончательные объяснения в терминах сущностей: поведение какой-то вещи в терминах ее существенных свойств. Так, Декарт верил, что ему удалось объяснить физику в терминах сущности физического тела (протяженности). Последователи Ньютона верили, что сущностью материи является ее инерция и способность притягивать другую материю, и что теорию Ньютона можно вывести из этих существенных свойств всякой материи. Сам Ньютон придерживался другой точки зрения: он имел в виду гипотезу окончательного, эссенциалистского, причинного объяснения гравитации (пока я не объяснил причину самого тяготения, я не хочу измышлять гипотезы).

Мы должны отказаться от точки зрения, тесно связанной с анимизмом (характерной для Аристотеля в противовес Платону), что можно апеллировать к существенным свойствам, внутренне присущим каждой индивидуальной, или единичной, вещи, как к объяснению поведения этой вещи. Платон пытался решить именно эту проблему, когда говорил, что сходные индивидуальные вещи суть порождения и потому копии одной и той же первоначальной формы, которая поэтому есть нечто внешнее, первичное по отношению к единичным вещам. И сегодня, когда мы пытаемся объяснить сходство двух людей, двух птиц, автомобилей, мы прибегаем к генетическому объяснению. Аристотель отверг решение, предложенное Платоном, однако его собственный вариант эссенциализма не содержит даже намека на решение проблемы.

Предлагая теорию объяснения на основе использования общих законов природы, мы, пишет Поппер, формулируем решение именно платоновской проблемы. Действительно, мы рассматриваем все индивидуальные вещи и все единичные факты как подчиняющиеся этим общим законам. Законы объясняют регулярности или сходства индивидуальных вещей, единичных фактов и единичных событий. И эти законы не кроются в единичных вещах. И они не идеи Платона, пребывающие вне мира. Законы природы понимаются, скорее, как предположительные описания структурных свойств природы – нашего мира.

Фальсификации учат нас неожиданному, и вновь убеждают нас в том, что хотя наши теории придуманы нами, хотя они суть наши собственные изобретения, они, тем не менее, подлинные утверждения о мире, поскольку могут приходить в столкновение с чем-то, что создали не мы. Наши законы и наши теории должны быть общими, то есть должны делать утверждение о мире – обо всех пространственно-временных областях мира.

Научные знания представлены в гипотезах, они отличаются тем, что непрерывно растут, рост знаний происходит в результате чего-то вроде естественного отбора гипотез. Когда я говорю о росте научного знания, писал Поппер, я имею в виду не накопление наблюдений, а повторяющееся ниспровержение научных теорий и их замену лучшими. Указывая на истоки науки, Ч.Пирс вдохновенно писал: найдите мне народ, чья ранняя медицина не смешана с магией и заклинаниями, и я покажу вам народ, начисто лишенный всяких научных способностей. Научное воображение грезит объяснениями и законами.

Наука совершает ошибки, однако, главное в том, что она их признает и устраняет.