Любовь и творчество, пронесенные через годы.

Имя Николая Уранова, одного из выдающихся по­следователей Учения "Живой Этики", уже знакомо читателям по журнальным публикациям и по книге его философских очерков и эссе "Огненный подвиг" (Н. Уранов. "Огненный подвиг", в 2-х частях, Москва-Рига, 1995), в предисловии к которой приводится краткая биография автора.

В настоящий сборник вошли стихотворные произведения, написанные Н.Урановым в разные годы, практически, на протяжении всей его жизни. Сборник составлен уже после ухода автора его женой, другом и единомышленником - Лидией Ивановной Урановой (Зубчинской). Он состоит из трех разделов. В первый вошли поэмы "Майя" и "Рассказ Марии Магдалины. Апокрифическая легенда". Во втором разделе - "Песнь сердца" собраны стихи, которые можно отнести к философской и гражданской лирике. Третий раз­дел - личная лирика - "Лебедь на синей воде". Внутри каждого раздела стихи размещены в хро­нологическом порядке; в тех редких случаях, когда год написания точно установить не удалось - он отсутствует.

Заключительный раздел естественно распада­ется на два периода: до и после 1944 года. Первый этап поэтически пронизан острым ожиданием любви, поисками подруги жизни - для него харак­терен мотив разлуки с возлюбленной, повторяю­щийся в разных вариантах, в котором, вероятно, отразились как реальные переживания, так и предчувствия предстоящих событий. Во втором цикле нашли отражение выпавшие на долю автора как светлые чувства, так и тяжелые испытания. Счастье обретенной настоящей любви ("Встреча", 1944), горечь насильственной разлуки ("Семидесятый день", 1945, "В десятый раз", 1955) и радость вновь засветившейся надежды ("Победа", 1955).

Прекрасные, высокие, нежные и чистые чувства, пронесенные автором через всю жизнь, питаемые высоким творчеством и питающие его, ("Лебедь на синей воде", 1967) могут быть вдох­новляющим примером для ищущих и любящих сердец. Сборник заканчивается стихотворением "Что год грядущий нам готовит...", которое можно отнести как к личной, так и к философской лирике.

Мы надеемся, что стихи Н. А. Уранова найдут отклик в сердце читателя, заставят задуматься о самых главных, самых насущных проблемах Бытия, помогут в разрешении возникающих жизненных проблем.

Гиндилис Л. М.

МАЙЯ

Восточная легенда

Сияло солнце золотое

Над грозной горною грядой,

Где пики в небо голубое

Врезались белою парчой.

А там, где пропасти синели,

Где стлали тени облака,

Вползала в трещины ущелий

Змеёй серебряной река.

На берегах её светлели

Заплаты редких деревень,

Где жизнь качалась, как качели,

Из царства сна в кипящий день.

Там люди смертные родились,

Они трудились и, растя

Детей, старея, уходили,

Не вникнув в тайну Бытия.

Но здесь, в заоблачных высотах,

Среди снегов, на глыбах скал,

В тяжёлых огненных заботах

Учитель мудрый пребывал.

Сегодня у своей пещеры,

Где в гости ждут лишь облака,

В глубокий смысл старинной веры

Он посвящал ученика.

На подвиг чела¹ посылая,

Он говорил ему о том,

Как обольщает души майя²

На плане тонком и земном.

Он говорил ему: “Ты молод,

Но любишь подвиги святых,

Изведал ты духовный голод,

Но бойся майи молодых!

Но бойся чувство неземное

С любовью низкою смешать.

И пламя вечное, святое

На дым и пепел променять.

Пылает мир огнём мятежным

И ждёт тебя, а ты готов?”

С вершин струился чистый, свежий,

Прохладный аромат снегов.

Их благородное дыханье

Коснулось чела: “На словах

Всё ясно мне, но пониманье

Жизнь проверяет на делах.

Мне кажется, я понимаю,

Твои слова, как снег, свежи,

Но если вдруг я встречу майю,

Как распознать её, скажи?

Когда враги одолевают

И рвутся бешено вперёд,

Я щит духовный поднимаю

И знаю – пламя их сожжёт.

Но если вкрадчиво и нежно

Проникнет майя в сердце мне,

Как распознать мне неизбежность

Её сгорания в огне?

Я знаю – время всё сжигает,

Что несжигаем только дух,

Но чем мне встретить силу майи,

Как на неё надеть узду?”

“Ты лишь недавно из Пралайи³

И не окреп ещё в борьбе,

В чём сила и в чём слабость майи —

Я помогу понять тебе!

Я знаю, в чём твоё сомненье,

На чём нога твоя скользит,

Но прежде с гор спустись в селенье

И там мне хлеба попроси”.

Пройдя отвесными горами,

К реке спустился древний путь,

Усталый чела, сев на камень,

Решил немного отдохнуть.

Издалека звучало пенье,

Шептались листья на кустах,

Звенела музыка теченья,

Шипели струи на камнях.

И где-то в зарослях прибрежных

Перекликались звон цикад

И голоса синичек нежных,

Шумел далёкий водопад.

Оставив ухо на дозоре,

Дремал всё глубже ученик,

Огонь сознанья гас во взоре,

И даже сон уже возник...

Вот он плывёт... И мутны воды,

И небо в тучах всё... Как вдруг

Внезапно в музыку природы

Ворвался новый странный звук.

Он нарастал... И скоро топот

Услышал ясно ученик,

Как будто бы на берег кто-то

Из леса мчался напрямик.

Всё ближе шум, вот рядом, слева

Трепещут ветви, слышен хруст!..

“Должно быть, зверь!” – подумал чела

И отошёл за ближний куст.

Свались ему на лоб комета,

Он был бы меньше поражён.

Он ждал всего, но лишь не это,

Не это – странное, как сон...

На берег в платье подвенечном

Ворвалась девушка! Она

Была прекрасна – бесконечно!

И совершенно сложена.

И снова приступ изумленья:

Она, сверкая красотой,

Сорвала платье, украшенья –

И растоптала их ногой!

Она бы лучшим изваяньем

Могла быть в храме Красоты,

Но отчего таким страданьем

Искажены её черты?

И отчего струятся слезы?

Куда она бежит, куда?

И чьи зловещие угрозы

За нею гонятся сюда?

Но перед ним сверкало тело,

Такое встретишь только раз!

И что ему теперь за дело

До слез, струящихся из глаз!

И вот, в слезах, не замечая

Туманным взором ничего,

Она прошла совсем нагая,

Чуть не задев плечом его...

Как сердце бешено стучало,

Когда дрожа, боясь вздохнуть,

Смотрел он жадно, как качалась

Высоко поднятая грудь.

Она ускорила движенье...

Вот берег... волны... лёгкий крик.

И только в это лишь мгновенье,

Очнувшись, вздрогнул ученик.

Ещё мгновенье – он в потоке!

Он ищет тело под водой...

Здесь воды быстры, и глубоки,

И хладны даже в летний зной.

Ещё мгновенье – и усилья

Его увенчаны – она

В его руках, он чует крылья!

Она – бесчувственна, бледна...

Ещё мгновенье – и на сушу

Ступает он, едва дыша.

Он вместе с телом спас и душу!

Стремит восторг его душа.

Он был, как ангел состраданья,

Когда, упавши на песок,

Чтоб привести её в сознанье,

Он делал всё, что знал и мог.

Когда же губы заалели

И водопад волос просох,

Он, наконец, добился цели –

И услыхал глубокий вздох.

Взметнулись крылья чёрной птицы

Над голубой зарницей глаз,

Сверкнули длинные ресницы:

“Кто ты? Зачем меня ты спас?!”

И вспыхнул вновь, пьянея, чела.

“Она не видит наготы!..

Какая грудь, какое тело!”

Подумал он, смотря в кусты.

“Но что гнетёт её?.. О, Боже!

Любовь, конечно! У такой

Свободным сердце быть не может!

Не по пути ей, друг, с тобой!”

И отрубив соблазн с размаху,

Сказал: “Я чела, друг людей”.

И сняв, ей протянул рубаху:

“Возьми, надень её скорей”.

И вспыхнув алою зарницей,

Схватив предложенный покров,

Она метнулась быстрой птицей

И скрылась в зелени кустов.

Но постепенно, как туманы

Сгорают в золоте лучей,

Её смущенье путник странный

Прогнал сердечностью своей.

“Скажи мне, что с тобою было?

Ты где живёшь? Тебя как звать? –

Спросил он с ласковою силой. –

Скажи, я всё смогу понять!”

“Ты очень юн, красивый, чела,

Мне странно звать тебя "отцом"...

О, как бы я теперь хотела

Пойти, как ты, за мудрецом!

Я точно вся в тенетах тины

Иду трясинами болот...

Уйти бы в горы, на вершины,

Где глыбы скал, где снег и лёд!

Но я не то сказать хотела…

Меня назвали Майя. Я…

Но отчего ты дрогнул, чела?

Что это имя для тебя?”

Струило солнце позолоту

По черно-синим волосам…

“Нет, ничего, я вспомнил что-то,

А что – не знаю даже сам…”

“Недалеко здесь есть селенье,

Там я жила. Отец и мать

Однажды приняли решенье –

Меня богатому продать.

Мне нравился другой, но беден

Мой милый был. А тот горбат,

Уже в годах, и худ, и бледен –

Зато известен и богат!

Тогда я милому сказала:

“Бежим, иначе утоплюсь!”

Но он любил, должно быть, мало,

А может быть, был просто трус.

“Смиримся! – он сказал мне, плача. –

Всё воля Неба и Судьбы!..”

Удар был страшен. Но задача

Сама решилась без борьбы.

Тогда была я так убита

И так в душе оскорблена,

Что согласилась, и защита

Теперь мне стала не нужна.

Жених мне присылал подарки

Один другого всё щедрей,

Мерцало золото в оправе

Огнём сверкающих камней.

А в сердце боль, как от кинжала!

Как опалённая огнём,

Я ночи долгие рыдала –

И улыбалась горько днём.

И вот он свадебное платье

Прислал мне. Грозный час пришёл,

Но ненавистные объятья

Я предпочла объятьям волн.

За час до свадьбы я бежала

Под шум собравшихся гостей.

И это платье разорвала,

И затоптала блеск камней”.

Метнулись загнутые стрелы

Ресниц от набежавших слез,

И взор её казался чела

Мерцанием огромных звёзд.

Река неистово шумела,

Как будто требуя отдать

Ей Майю. “Нет! – подумал чела. –

Ей Майи больше не видать!

Пусть надо мной смеются люди,

Я никому её не дам!

И если кто-то нас осудит,

Уйдем к нетающим снегам!”

И Майя вдруг к нему, как к брату,

Прижалась нежно, чтоб сказать:

“Спаситель мой, любую плату

За жизнь мою ты можешь взять!”

Вдруг стая птиц, шумя, взлетела,

Услышав топот многих ног.

“Они идут! Ты слышишь, чела?!

Нет! Лучше броситься в поток!”

Но он привлёк её в объятья:

“Нет, мы пойдём сейчас назад,

И там, где бросила ты платье,

Узнаем, что они решат”.

Сквозь бурных вод звенящий рокот

К ним долетали голоса,

И нарастали крики, топот,

Как будто близилась гроза.

Дрожа как лист, впилася Майя

В нагую грудь его, как нож.

Дрожал и он, не сознавая,

Что не от страха эта дрожь...

Толпа нахлынула. “Здесь платье!”

“Смотрите, платье! Боже мой!”

Неслись и крики, и проклятья,

И горький плач, и жалкий вой.

“Убийцы! Кто самоубийцы –

Кто юной девушки палач?”

Взрывались крики: “Кровопийцы!

Отец и мать! К чему ваш плач?”

“О, люди! Если бы мы знали,

Что всё так кончится! Но мы –

Мы только счастья ей желали,

Нам блеск богатства сжёг умы.

Как мной была она любима!

И как любила её мать!

Но смерть, увы, непоправима...

И что теперь нам обещать!

Но появись она меж нами,

Клянусь бессмертною душой,

Клянусь бессмертными Богами –

Я б стал навек её слугой!

Клянусь, я каждое желанье

Её стремился б претворить.

Я б сделал всё...” Но тут рыданья

Отцу не дали говорить.

Тогда сказала мать, стеная:

“Но если б знали я и он,

Что всё так кончится, о Майя!

Твой выбор был бы наш закон!”

“О, ужас! – Майя прошептала. –

Моим бы мужем стал тот трус?!”

“Кто это?!. Что она сказала?!.

Здесь кто-то есть... Бежим! Боюсь!”

Толпа от страха разбежалась…

Упала мать. Один отец

Стоял, как камень, и казалось…

Но он очнулся наконец:

“О, дочь! О, Майя! Посмотрите!..

Она жива!!!” “Да, это так.

Я спас её. Благословите…

Благословите нас на брак!”

Но горе, радость – всё проходит,

Всё чередуется… И вот

На свадьбе чела, в хороводе

Собрался радостный народ.

И всё пошло, как песнь по нотам:

Безумье счастья первых дней

Сменилось ревностью к заботам

И воспитанию детей.

С тех пор, как ученик женился,

Он всё сильнее забывал

Всё, чем он жил, к чему стремился,

И чем горел, и чем дышал…

Жена рожала и полнела,

Вещами заполнялся дом.

Мошна с деньгами тяжелела

И пополнялась с каждым днём.

Цвели и радовали дети,

Вокруг детей плелись мечты…

Спросила: “Счастлив ты?” Ответил:

“Счастливей нет! Скажи, а ты?”

“Нет на земле меня счастливей!” –

Вздохнула ласково жена,

А за окном цветами сливы

Пылала третья уж весна…

Отец гордился зятем новым

И часто брал с собой, когда

Путём гористым и суровым

Возил товары в города.

И вот однажды, возвращаясь,

Свершив немало добрых дел,

Внезапно чела крикнул: “Майя!”

Отец запнулся, побледнел.

Где прежде было их селенье –

Лежали угли да зола...

Здесь совершилось преступленье

И торжество большого зла.

Среди развалин, еле тлевших,

Раздался тихий, хриплый крик –

У трупов полуобгоревших

Свалился замертво старик.

Рыдая, черепком от склянки

Рыл чела ямы для могил…

И обгоревшие останки

К губам и к сердцу подносил…

Потом в безумном исступленьи

Кричал: “Где вы?!” И ждал ответ...

Нет! Все мертвы. К чему сомненья?..

Конец всему. Любимых нет!

Настала ночь, и ветер колкий

Его свалил с усталых ног.

Вблизи завыли где-то волки...

Средь туч мелькнул кровавый рог.

Холодный ветер бил золою,

В кольцо сбегались огоньки

Зелёных волчьих глаз, и в вое

Зловеще лязгали клыки.

И чёрный ужас в душу чела

Змеёй холодной заползал...

“Конец всему! Достиг предела

Мой мозг. О Боже, я пропал!”

И морда страшная напротив

Разверзла яростную пасть!..

“Конец, – мелькнула мысль, – для плоти,

Но дух не может так пропасть!”

И в этот миг, во тьме, далеко

Вдруг засветился странный Лик,

Знакомый в дни, когда жестоко

С судьбою бился ученик.

И громкий крик рванул до неба

Зловещую, глухую ночь:

“Учитель! Ты?! Ты просишь хлеба?”

И, взвизгнув, волк умчался прочь!

И Лик, приблизившись, склонился,

Закрыв собою небосклон:

“Вставай, мой сын, тебе приснился,

Судя по крику, страшный сон”.

Вскочил с земли смущённый чела

И тут же радостно сказал:

“Так, значит, Майя не сгорела?!

Детей никто не убивал?!”

“О, нет, мой сын, идя в селенье

И зная, будет трудным путь,

Ты, с моего благословенья,

Решил прилечь и отдохнуть”.

И улыбнулся: “Из Пралайи

Вернув сознание своё,

Теперь ты знаешь силу майи

И слабость тайную её!

Спускаясь с гор, уча народы,

Пойдёшь ты свежим, молодым,

Благословив цветок Природы,

Ты не задержишься над ним!

Теперь ты знаешь корень боли

И корень счастья – выбирай:

Возьми свой меч свободной воли

И, с гор спустившись, побеждай!”

31.12.60